Ирина Воеводская

СВЯТОСЛАВ РИХТЕР

Выдержки из статьи

 

  Впервые я увидела (как пациента) Святослава Теофиловича у него дома  весной 1970г. естественно,  когда он болел. Его беспокоило головокружение, слабость, плохое настроение. При первом же осмотре стало ясно, что придется использовать только объективные данные. Помочь Мэтру конкретизировать жалобы результата не дало. Мэтр привык быть здоровым. Он был действительно очень могучим и гармоничным, стойко переносил физическую боль и всегда быстро справлялся с нездоровьем. Появившееся нарушение комфортности было ему незнакомо и раздражало.

-----------

  То был период, когда Мэтр вернулся из  поездки по Америке, где он дал 23 концерта и очень много занимался перед первым турне по Японии. Эпизоды головокружения  периодически  появлялись и раньше,  иногда на фоне слегка повышенного артериального давления, но особого лечения не требовалось. Необходим был режим занятий, с обоснованными перерывами, специальный массаж, ходьба, но все это должно было быть срежисировано, а Мэтр  занимался  и давал концерты.  Лето прошло в Европе, где был фестиваль в Туре  и  концерты в  городах Европы.

   Нина Львовна приезжала за это время несколько раз, а Мэтр вернулся только в середине сентября и довольно быстро слег.  Периодически поднималось давление, беспокоило головокружение,  напряжение и  боли в мышцах плечевого пояса. Вот с этого времени и начались очень частые наши встречи.

-----------

   За неделю до отлета в Японию приехал маленький седой японский доктор,  которому  я должна была передать Мэтра. Мы осмотрели Мэтра вместе, я рассказала  доктору, что наблюдалось за это время объективно, затем он достал маленькие аппаратики и долго смотрел Мэтра с их помощью, вызвав у меня профессиональную зависть. Мэтр ненавидел самолеты и это было его основной  жалобой. Он хотел чтобы на время перелета ему сделали «укол» и он проснулся бы в Японии.

----------

Основное чувство, помимо всех прочих,  которое вызывала  у меня Нина Львовна, это чувство восхищения, не любви, а восхищения в любой ситуации. Это была необыкновенная женщина с твердым  характером, очень женственная, с безукоризненным вкусом во всем,  со своим очень определенным строгим стилем, с красивой молодой походкой. Она была очень аскетична по отношению к себе, никогда не пользовалась никакими благами, не позволяла себе никаких излишеств. Нина Львовна твердо и довольно открыто (если ее хорошо понимать) выстраивала отношения с людьми, дипломатично, но твердо разрешала самые сложные ситуации  с чиновниками. Но у нее была тяжелая и хроническая болезнь - любовь к Мите.

----

        Был однажды такой забавный случай (10.11.75 г.). Митя что-то натворил  …  с машиной,  нужно было выпутывать его,  чем,  конечно,   всегда занималась Нина Львовна, и дело кончилось тем, что Щелоков (министр МВД)  согласился исправить ситуацию при  условии, что Мэтр сыграет на концерте в День милиции.

 Сказать об этом Мэтру долго не решалась даже Нина Львовна, и только накануне концерта Мэтр об этом узнал. Гнев его был естественен, он закрылся у себя и ни с кем не разговаривал. За три часа до концерта Нина Львовна позвонила мне домой и попросила приехать.

 Нашла я Мэтра в кресле в большой комнате с роялями - окна зашторены, свет выключен  и  в полном унынии. Положение представлялось ему безвыходным -   смириться  с  ситуацией  и  поехать выступать в  сборном эстрадном концерте он  просто так не мог,  выяснять отношения с Н.Л.  не  собирался,  т.к. понимал, что ей очень нужно  было выполнить просьбу  Щелокова  и  времени  на мирное решение уже не оставалось. Пока мы все это обсуждали, в комнату вошел человек в черном пальто и спросил  «Кто тут Рихтер?»   «Я» сказала я просто из-за идиотизма вопроса и  Мэтр  радостно  схватился за эту шутку,   очень развеселился,  нашел   ноты  пьес Чайковского (исправлено мной – Ю.Б.), я взяла  приготовленный  заранее Н.Л. смокинг, спустились в «Чайку»  и приехали к служебному входу Дома Союзов, где все было оцеплено и меня не хотели пускать. Пропуска на меня  не было, вид у меня был еще тот - после суточного дежурства в клинике, в джинсах, с мокрыми волосами, но, в конце концов, впустили, проводили в комнату, где стоял круглый стол, несколько кресел и длинная вешалка с большим количеством пальто.

 Мэтр задавал грустные вопросы про праздник, потом решил, что по случаю праздника надо выпить шампанского  и когда зазвенели бокалы, пальто на вешалке зашевелились. Раздвинув пальто, мы обнаружили там Игоря Владимировича Ильинского, который задремал в кресле и его задвинули вешалкой. Дальше мы уже праздновали втроем. Первым Мэтр сыграл  Салонный вальс по нотам (и Этюд-картину до-диез минор, соч.33/9(8) – прим. Ю.Б.), после него выступал И.В. Им подарили большущие корзины с красными гвоздиками, но в одну машину почему- то сесть не разрешили, сказали, что не положено. Может быть это степень  уважения?

   Но в общем, если серьезно, эпизоды настоящего лечения происходили не так уж часто. Мэтр очень долго оставался молодым и здоровым, много занимался, много давал концертов, с удовольствием много ходил, с удовольствием много ездил, устраивал веселые праздники, педантично наводил порядок, записывая события, концерты, отмечая  отправленные письма в разные большие тетради.

  Первой болезнью, к которой Н.Л. отнеслась серьезно, т. е. давала лекарства, стала «депрессия». Если считать, что депрессия это затянувшийся эпизод  пониженного настроения, апатии, нежелания заниматься, с этим диагнозом можно согласиться, но мне ни разу не удалось наблюдать у Мэтра  внутренней опустошенности,  той щемящей душевной боли, которая  «заполняет» все.

-----------

   У Мэтра были особенности не только музыкальной памяти, он всегда медленно читал, но запоминал все. В детстве прочитанные тексты сохранялись у него с точностью написанных текстов, с сохранением структуры страниц и абзацев. Он помнил все фильмы, которые смотрел в большом количестве, всех актеров, игравших в этих фильмах, все города, где он бывал и почти всех людей, с которыми он встречался.

  К концу шестидесятых годов у него возникла потребность записывать основные события, а не только даты концертов и программы концертов. Так появились дневники. Записи  позволяли ему упорядочить события, которых стало значительно больше из-за большего количества поездок и гастролей. Записи в дневники очень часто делались  короткие, как бы  ставились вешки, а позже, когда появлялось время, делались уже более подробные записи.

  Как-то раз, на шутливый вопрос  «Как Вы боретесь со склерозом?»  Мэтр не задумываясь, серьезно  ответил - «Вниманием». И  действительно, записи в дневниках  создавали  «порядок»,  который позволял Мэтру не упускать из внимания  происходящее.

  Конечно, музыкальная память скорее всего отличается от обычной, хотя бы приемами запоминания. Мэтр  всегда очень сердился, когда ему предлагали в каком-нибудь неожиданно возникшем концерте сыграть то, что он недавно играл и фраза Н.Л. «Ну Славочка, Вам же не нужно это повторять» приводила обычно его в бешенство.

  Мэтр  занимался по часам, методически повторяя определенные отрезки произведения и считал, что каждое новое исполнение уже выученного когда то произведения требует точно таких же занятий перед концертом, как исполнение новых произведений. Методическое повторение выделенных им отрезков – это какая-то особенность Мэтра в работе над текстом.

 К 1974 году репертуар Мэтра был  огромным.  Создавалось такое впечатление, что при  колоссальном объеме уже «загруженного»  в память, вынужденные  перерывы  в занятиях нарушали  процесс «загрузки»,  так методически отработанный за долгие годы, и  тогда «высовывалась» какая - то музыкальная фраза. Трудно сказать, была ли она выбрана хаотично, соответствовала ли душевному состоянию, но что было совершенно точно - в разные эпизоды «навязчивых фраз», т. е. в разные периоды они были разными,  но всегда проходили в первые же сутки после начала занятий. Восстанавливался процесс «загрузки» и, как будто закрывалось отверстие, через которое они высовывались.

  Мучительное же нарушение слуха и слуховые «галлюцинации», о которых Мэтр вспоминает в записях, сделанных Монсенжоном, начались позже.

   Был такой эпизод, когда Мэтр, вернувшись из Италии, рассказал, что во время поездки он заболел паротитом (т.е. свинкой)  с высокой температурой  и довольно выраженным отеком железы с одной стороны и что  на второй день болезни у него появилась очень сильная головная боль,  боль в глазах и он вынужден был несколько дней не выходить из темной комнаты, т.к. яркий свет был для него очень мучителен.

    Никаких записей врачебных по этому поводу получить мне не удалось. Нина Львовна знала только, что действительно была «свинка», но она уехала раньше и по поводу головной боли и светобоязни ничего не знала. Через несколько дней после возвращения Мэтра случилась очередная «депрессия», Мэтр перестал заниматься и  как раз в это время возник эпизод мучительных звуковых «галлюцинаций» с изменением тональности и нарушением сна, который Мэтр так хорошо запомнил и красочно описал  в «Дневниках и Диалогах».

-------------

    Механизм  возникновения  навязчивых музыкальных фраз, скорее всего, остался прежним, но на фоне перенесенного асептического менингита,  восприятие  стало значительно  более болезненным. Создавалось впечатление, что если раньше навязчивая музыка оставалась все-таки фоном, то теперь она заставляла себя слушать, мучила по ночам.

  Но основное,  что больше всего раздражало Мэтра, это неустойчивость тональности навязчивой фразы, т. е. она могла переходить из одной тональности в другую неожиданно и непредсказуемо. Нужно сказать, что еще за несколько лет до этого эпизода Мэтр  начал жаловаться на ухудшение слуха. Можно было понять это ухудшение так:  высокие звуки  воспринимались им сначала на один, а позже,  на два тона выше,  чем на самом деле, а низкие тоны - ниже. Мэтр рассказывал, что это не исключительное явление, что у Генриха Густавовича  тоже было изменение слуха.  Вероятно, после  острого  эпизода болезни,  изменение тональности либо усилилось, либо стало восприниматься более  болезненно.  Во всяком случае, появилось чувство страха, что и заставило  Мэтра   в конце концов  пользоваться нотами на концертах. Ноты помогали контролировать тональность, а не текст. «Игра по нотам»  никоим образом не отразилась на  количестве занятий и на большом количестве новых произведений, исполненных Мэтром в последние годы.  Ноты потребовались не из-за снижения памяти, а из-за нарушения слуха.

--------

  В апреле 89 года в  Университетской клинике Цюриха профессором Турина была проведена коронарокардиография и затем аортокоронарное шунтирование.  К сожалению, послеоперационное течение  было осложнено  медиастинитом. После операции был  проведен курс реабилитации в клинике проф. Мате.

  Теперь о 1990 годе.  Несмотря  на  не  очень гладкое послеоперационное течение,  Мэтр  довольно быстро восстановился и за январь и февраль  дал  двадцать концертов, но уже в марте вновь наступил перерыв в концертной деятельности  до конца  года   из-за обследования и лечения в клинике в Мюнхене.  Тем не менее,  в 91 году концертная деятельность восстанавливается полностью - Франция, Италия, Испания, Германия, Австрия, Чехия, Россия. Затем опять поездка по Европе и возвращение на «Декабрьские вечера» - в общей сложности за год - 95 концертов.

В 91 году Мэтр приезжал в Москву дважды:  в апреле - мае и затем на Декабрьские  вечера.  Мэтр не  выглядел  больным. Он много занимался,  много ездил, таким же могучим выходил на сцену.  Нужно сказать, что в последние годы  очень большую роль в жизни Мэтра играла Милена  Борромео. Она смогла стать абсолютно необходимой для Мэтра,  незаметно и очень четко организовывая не только концертную деятельность. Преданность Милены работе и Мэтру сделала последние годы  более спокойными. Во всяком случае, за это время не наблюдалось привычных «депрессий»…

--------

     В 92 году Мэтр приехал в Москву только на Декабрьские вечера.  За этот год  в бесконечных путешествиях по всей Европе Мэтр дал больше 100 концертов (121 – прим. Ю.Б.).

  В 93 году  продолжаются гастроли во многих странах Европы. Летом Мэтр дает концерты в Москве и Ленинграде и впервые не приезжает на Декабрьские вечера. Подробные  отчеты о концертах на «Декабрьских вечерах» Мэтр читал  с удовольствием, немного злился на И.А. за то, что многое она перепоручала И.Е. Пруст.

  У Мэтра была такая особенность характера - он  все  всегда  делал  в полную силу. Музыкальные вечера дома, приемы по поводу выставок, которые он устраивал дома, празднование Рождества или Пасхи, веселые балы, все тщательно готовилось: писался сценарий, распределялись роли, создавались декорации - не упускалась ни одна мелочь. Точно также были организованы все первые «Декабрьские вечера». Привлекались все верные друзья, продумывались все детали  оформления сцены, обсуждались заранее все туалеты - все должно было соответствовать задуманному  Мэтром  настроению  и не могло быть никаких «мелочей». Нужно сказать,  что Мэтр был человеком  очень  великодушным  и  прощал очень многое, но никогда не прощал «халтуры». Эта его черта  чаще всего была причиной  обиды на Н.Л., он почти никогда не поручал Мите серьезных дел, чтобы не добавлять  конфликтных ситуаций. Все, кто принимали участие в каких либо организованных Мэтром делах, очень быстро привыкали к этому требованию и никогда не пытались  его нарушить.

 Так вот, сложное оформление сцены  на «Декабрьских вечерах» всегда безукоризненно  выполнялось. Ирина Александровна  привлекала  к оформлению сотрудников музея, художников, заранее  проговаривая все «мелочи»  - свечи, цветы, оформление елки и т.д.

В одном  из оформлений  сцены, по замыслу Мэтра принимала участие  подвешенная на переднем плане скрипка. Так как простой скрипки не нашлось, на время концерта на первый день (временно)  подвесили скрипку Олега. Мэтр все одобрил,  но когда  он отправился  отдохнуть домой, решили для безопасности  скрипку спрятать в кабинете у И.А. и подвесить ее непосредственно перед концертом. Поручили  И.Е. Пруст  взять   у  И.А.  ключ от кабинета, т.к. она могла опоздать к началу концерта. И.Е. Пруст конечно забыла о ключе  и когда все начали суетиться  и судорожно искать какой-нибудь выход, раздраженно сказала - «Что за ерунда, сыграет ваш гений сегодня без скрипочки». С этого момента она перестала существовать для Мэтра.

------

                   Последний месяц.

  Нина Львовна и Святослав Теофилович прилетели в Москву 6 июля 97 года, после почти пятилетнего отсутствия  в Москве.

Этот последний месяц я опишу занудно и подробно.

Приезд Мэтра в Москву был событием особенным и к нему готовились. В Париж вылетел врач Виктор Николаевич Леонов, чтобы сопровождать их при перелете. По просьбе Министерства культуры  разрешили подъехать на машине  к трапу самолета. В сопровождении спецмашины, наверху которой было написано «следуй за мной», меня проводили к рукаву, к которому должен был подрулить их самолет. К самолету подъехал высокий трап, мерседес с распахнутой передней дверкой поставили к ступеням трапа и через несколько минут на трап выкатили на кресле Мэтра. Он был очень худ - большой череп, перед ним острые худые колени и глаза - большие с совершенно детским выражением внимания и интереса, а потом радостной улыбкой.

  Два больших человека в форменной одежде снесли кресло  на землю, все погрузились в машину и поехали по летному полю к воротам. В первый момент, пораженная видом Мэтра, я плохо рассмотрела Нину Львовну, но  уже  в машине   поняла, что Нина Львовна не лучше Мэтра.

  У ворот аэропорта нас ждала большая машина ГАИ и по Москве мы ехали за ней. Симпатичного человека в гаишной машине я заранее попросила ехать не быстро, т.к. Мэтр очень не любил быстрой езды.

   Так мы и ехали - по разделительной полосе, иногда с требовательным сигналом, со скоростью не выше 60 км. Мэтр очень внимательно следил за дорогой, обращал внимание на все новое  и, когда в районе гостиницы «Советской» нас обогнала машина с открытыми окнами, из которой взрослые и дети махали ему руками, он успел им помахать и очень удивился - «они что нас встречают?». Так медленно мы и доехали до Бронной  и Мэтр сразу лег.

  На следующий день на Николину гору Мэтра повез муж Элисо Вирсаладзе Юра, к которому Мэтр относился с очень большой симпатией и очень обрадовался, увидев его.

  Последний месяц Мэтра был особенным - он приехал очень слабым физически, но очень могучим в своем желании воспоминаний. Он хорошо перенес перелет, хотя раньше терпеть не мог самолет. Всю жизнь он хотел новых ощущений и самолет или быстрый поезд ограничивали его пространство восприятия и очень раздражали его навязанным темпом. Сейчас он не хотел новых ощущений и самолет не мешал ему. Мэтр казался погруженным в себя, но поражало его чувство ожидания хорошего и, когда его внутреннее состояние совпадало с происходящим, появлялась эта чудная детская улыбка. В этот месяц он не испытывал физической боли, от которой  устал  в последние годы. Все окружающие делали только то, что доставляло ему удовольствие.

 Жизнь на даче происходила следующим образом - Нина Львовна, Евгения Михайловна и Виктор находились при нем постоянно.

Нина Львовна еле ходила и при первом же осмотре стало понятно, что у нее серьезное заболевание. Все последние годы Мэтр то трагически умирал, то медленно восстанавливался все время испытывал тяжелые физические страдания …

-------------

   Так вот на даче Н.Л., Е.М. и Виктор  и  ежедневно приезжают только те, которых Мэтр хотел видеть. Его любимыми занятиями  были чтение, поездки  и  просмотры любимых фильмов. Читали все и Тутик , и Наташа (Гутман) , и Элисо. Он немного начал заниматься, смотрел  фильмы и много слушал записей. Первая поездка была совершена на третий день пребывания на даче. Поездка была как бы  пробной - он попросил поехать в Успенское к церкви и по дороге  рассказывал с какой скоростью ехать, чтобы рассмотреть тот или иной вид. После Успенского, проехав мимо дома, спустились по шоссе в Аксиньино мимо любимого «французского» кладбища, на котором, может быть в шутку, но с серьезным видом он просил его похоронить. Повторял он это раньше  неоднократно  во время пеших прогулок. От поворота на кладбище  поехали к церкви  в Аксиньино и к берегу Москвы-реки. Поездка понравилась Мэтру  и  он явно оживился и уже по дороге к дому подробно наметил еще три маршрута, по которым нужно будет поехать обязательно. Мне показалось, что все три маршрута связаны с воспоминанием об Олеге, но, во всяком случае, о чем-то связанном с их путешествиями и поездками.

----

  Одну или две поездки Мэтр совершил с Юрой Башметом. Все мои приезды на дачу почти всегда воспринимались им как возможность поехать по «воспоминаниям». Довольно смешная поездка произошла как то в субботу, когда Мэтр захотел поехать в Русскую избу в Ильинское. Мы  ехали  по дороге вдоль Уборов, Андреевского, выехали на шоссе в районе ресторана, проехали вокруг. Мэтр не захотел там оставаться и мы  поехали дальше к Успенскому шоссе. Т.к. была суббота, машин на шоссе оказалось достаточно много, все ехали гуськом, обгонять там невозможно и скорость поэтому получается единая. Мэтр все время просил ехать помедленнее, чтобы успевать рассмотреть все вокруг и я затылком чувствовала проклятия, которые в большом количестве почти слышала от ехавших сзади.   Но Мэтр был в очень хорошем настроении, шутил  и получал большое удовольствие от поездки, что полностью компенсировало проклятья.

    Из всех поездок самая длинная была в Звенигород уж точно по Олеговым местам. Конечно, Мэтру очень хотелось добраться до Звенигорода по берегу реки, как обычно они ходили с Олегом, но проехать там на машине просто невозможно. Поехали по шоссе мимо Мозжинки. Заехали в монастырь, Витя договорился и нас пустили на машине на территорию монастыря, оттуда поехали в Пасад, нашли музыкальную школу, довольно долго искали домик, где жили Наташа с Олегом и где происходили основные события звенигородских музыкальных праздников и Мэтр все же захотел проехать по дороге к реке. Проехали сколько смогли, но Мэтр совершенно не казался усталым  и  ни на секунду не отвлекался от дороги. Вернулись поздно, но нагоняй от Н.Л. не смог испортить Мэтру настроения, а когда она сказала, что «скоро приедут Митя с Таней и будете ездить сколько хотите» Мэтр очень выразительно посмотрел на нас.

  Последняя поездка была 29 июля, вечером в Аксиньино, в ресторан. Поехали Тутик, Мэтр, Витя и я. Мэтр хотел покататься и вкусно поесть. До ресторана доехали уже в сумерках. Ресторан с грузинской кухней располагался в доме, где раньше явно была какая- то администрация села, но его здорово переделали, сделали вокруг смешную ограду из массивных кирпичных столбов, с высоким фундаментом и между столбами вставки  плетенного из веток забора. Точно такой же забор шел с другой стороны дороги, но там еще были широкие ворота с аркой, на которой было написано «Парк Победы», а за забором чистое поле. От закрытой калитки ресторана к воротам парка над дорогой был перекинут крутой круглый мост. Пришлось объехать почти весь забор, чтобы найти вход. Ребята в ресторане оказались достаточно симпатичными, объяснили, как поближе подъехать к  входу, выделили нам отдельную комнатку и приставили хорошенькую молоденькую, очень старательную девочку в очень мини юбке, что произвело на Мэтра впечатление. Еда и вино оказались  вкусными, во всяком случае Мэтр ел и пил с большим удовольствием и был почти как прежде -  шутил, вспоминал и веселился. На следующий день даже попросил, чтобы  Витя привез ему обед из этого ресторана. Эта поездка оказалась нашей последней поездкой.

  В шесть часов утра 31 июля у Мэтра  начались боли в сердце,  появилась одышка  и слабость. Витя померил давление, оно оказалось низким, но боли довольно быстро прошли. Первый раз Витя позвонил мне около 10-ти часов утра и сказал, что у Мэтра слабость и что держится низкое давление. Я попросила Витю добавить к тому, что Мэтр принимал регулярно еще несколько препаратов. В 11  все оставалось по-прежнему и тогда  Наташа Гутман, которая уже была на Николиной, связалась с Министерством культуры. Обсудив все, мы решили, что другого выхода нет, т.к. ни Мэтр ни НЛ. не были прикреплены ни к одной из московских  поликлинике. Вызвали скорую помощь из Четвертого управления. На дачу на Николину гору можно было вызвать только либо областную машину, либо Четвертого Управления, поэтому выбора не оставалось. Приехала я на дачу около двух часов дня и застала там врача скорой помощи, который только что приехал и успел снять ЭКГ. С этой лентой он сидел в рояльной  в очень встревоженном состоянии, а Мэтр лежал в своей маленькой комнатке  осунувшийся, с синими губами и пальцами. Медленно но охотно, как бы с надеждой он рассказал что он ощущал ночью и что беспокоит сейчас, абсолютно убедив меня в правоте моей первой мысли, когда я его только увидела, что везти в стационар нужно немедленно. Доктор в этом тоже не сомневался и, показав ЭКГ, сказал, что здесь мы ничего не сделаем. Я объяснила ему, что везти можно только вместе с Ниной Львовной и что она тоже тяжко больна. Самой большой трудностью было уговорить Н.Л.. Она наотрез отказывалась ехать в Кремлевку и только наше общее  твердое убеждение, что вместе можно только туда, заставило ее смириться, но на это ушло некоторое время. После нескольких инъекций Мэтра переложили на каталку и вместе с Н.Л. поместили в машину, а мы поехали сзади на моей. На территорию клиники нас конечно не пустили и не разрешили даже пройти к ним. Утром меня пропустили только в 11 часов, после нескольких перезвонов с отделением. Они были в отдельной палате, Н.Л.  уже была одета и раздражалась, что к ней пристают с анализами и обследованием, а Мэтр выглядел значительно лучше без цианоза и одышки, с удовольствием немного поел и рассказывал, жалуясь на Ниночку, что она плохо спала и очень волнуется. Приехала сестра с креслом, чтобы везти Мэтра в рентгеновский кабинет и тут я немного удивилась, подумав, что они не совсем адекватно оценивают его состояние и предложила заменить кресло на каталку. Пока мы переговаривались с сестрой, Мэтр очень твердо сказал, что на каталке не поедет и что чувствует себя вполне прилично. Так и поехали на кресле и Мэтр почему-то развеселился, очень внимательно всех рассматривал по дороге, отпускал какие то замечания, а в кабинете, когда ему стали объяснять как нужно встать под аппаратом и как поднять руки сказал, что хорошо, что не ноги. Я попросила доктора сделать то же, но лежа или сидя, а она долго уговаривала меня выйти из кабинета  и когда все осталось на своих местах, Мэтр всей тяжестью облокотился  на меня и со смехом сказал - Может быть они и Вас снимут?. Я так подробно говорю о мелочах только для того, чтобы показать, что в этот день Мэтр не был умирающим больным, ему стало легче и он был намерен жить дальше.

   В палату мы вернулись уже без сестры, уговорили Н.Л. немножко полежать, пока я здесь, а Мэтр тихо рассказывал, как его обследовали  в Париже все время путая, что ему делали. В это время в палату привезли аппарат УЗИ, Н.Л., конечно, тут же встала, а Мэтр со вздохом подчинился новому обследованию. Врач, который делал обследование через несколько минут стал с удивлением посматривать на Мэтра, потом на меня и в конце обследования попросил документы предыдущего обследования. Потом попросил меня выйти и сказал, что у Мэтра вместо сердца  мешочек, который почти не сокращается. Все документы оказались на Бронной. Но мне очень не хотелось уезжать и я все ждала, что кто-нибудь приедет и сможет за ними съездить. Мэтр, устав от всех обследований, решил немного поспать и Н.Л. тоже прилегла. В какой-то момент у Мэтра во сне появилось странное выражение застывающего спокойствия. Я стала  будить, трясти руку и тереть уши  и он очень неохотно как бы вернулся. Пульс при этом был очень слабым и редким. Позвала доктора, оказалось, что давления практически нет. Началась некоторая беготня с капельницами с Допамином  и когда давление поднялось и некоторое время уже продержалось, мне все же пришлось поехать за документами. От напряжения я потратила на дорогу и на поиски документов 27 минут и когда  выходила из квартиры, раздался звонок и все уже было кончено.

----

----

       После смерти Святослава Теофиловича вышло достаточно много публикаций. Естественное желание знавших его людей рассказать о Мэтре  как можно больше, сохранив для будущего ту необычную обстановку, которая была  необходима ему для жизни, не всегда оказывается удачной.  К сожалению, не все воспоминания продиктованы искренним желанием запечатлеть, иногда побеждает желание встать рядом или воспользоваться тем, что стоял рядом. 

Самый яркий пример тому (не считая, конечно, писания  Дорлиак-Золотова) - книга Ю. Борисова, где записанные за Мэтром тексты и потому сохранившие знакомые интонации, предательски превратились в красивый постамент для эдакого блестящего декаденского памятника автору.

  Можно по разному относиться к фильму, сделанному  Бруно Монсенжоном, можно предположить, что существовало некоторое давление со стороны Н.Л., но Мэтр видел этот фильм  и согласился с ним, так же как и прочитал  записи В. Чемберджи и  согласился на их публикации. Мне кажется, что в настоящее время наиболее ценным является публикация Б. Монсенжоном  «Дневников». Именно они позволили  Мэтру самому, без интерпретаций и пересказываний, без авторской оценки говорить  и в тот период жизни, когда он все меньше зависел от окружающих, когда он стал более отрешенным, не раздражался на окружение и искал ощущений  в  воспоминаниях, значащих для него и составляющих его жизнь. Фильм и книга позволили самому Мэтру определить высоту точки и уровень отсчета, делая совершенно незначимым все, что написано ниже этого уровня.

  Это не значит, что писать о Мэтре после выхода  «Дневников» нет смысла, наоборот, близким и знавшим Мэтра нужно рассказать, то, что хочется рассказать обязательно, но нужно помнить, что фальшивые слезливость и умиление или патетическая  полуправда, искажающая факты и увеличивающая значимость автора, после  «Дневников» уже не имеют никакого значения.