«Огонек», №22, май 1966.

А.Старков. «Письмо из Кулара и письмо в Кулар». Фрагмент.

 

Знаете, кто вес­ной приезжал? Святослав Рихтер! Два концерта дал. Представляете, что творилось! Афиш не потребо­валось. Месяц длилась осада Фи­лармонии, звонили непрерывно. Беда помогла: экскаватор, рабо­тавший тут, на площади, порвал кабель. И несколько дней, как раз перед самыми гастролями, теле­фон молчал. Люди обвиняли нашу дирекцию, что она специально так подстроила... Я был на обоих кон­цертах. Счастье, что здесь служу. Иначе бы не попасть... Сколько на­роду ломилось! Дверь выставили. Студенты забрались на чердак и слушали концерт через отдушину. Сцена была заставлена стульями, и Рихтер играл в плотном окру­жении. Чуть не до середины ночи не отпускали. Через главный и служебный подъезды он не смог выйти. Хотели вывести через чер­ный ход, и там густая толпа. То­гда кто-то предложил выбираться через подвальное окно сбоку. И Рихтер уже было согласился: без­выходное создалось положение. Но толпа начала наконец поне­множку нехотя растекаться, и ар­тиста, улучив момент, удалось про­вести к машине.

------------------------------------------------

 

Добавлю программы тех концертов. Жаль, нет фотографий.

15/03/66 – Саратов. Концертный зал филармонии.

 

MOZART

Piano Sonata No.5 in G, K.283

Fantasia in c, K.475

Piano Sonata No.14 in c, K.457

–––––––––

CHOPIN

Variations Brillantes in B–flat, Op.12

Nocturne in g, Op.15/3

Mazurka in C, Op.24/2

Mazurka in D–flat, Op.30/3

 

Scherzo No.2 in b–flat, Op.31

Scherzo No.3 in c–sharp, Op.39

 

[Etude No.10 in A–flat, Op.10

Etude No.12 in c, Op.10]

 

16/03/66 – Саратов. Концертный зал филармонии.

 

MOZART

Piano Sonata No.13 in B–flat, K.333

 

BRAHMS

Ballade No.1 in d, Op.10

Piano Piece in g, Ballade, Op.118/3

 

CHOPIN

Barcarolle in F–sharp, Op.60

––––––––

DEBUSSY

Preludes, Book I – No.6 – Des pas sur la neige

Preludes, Book I – No.7 – Ce qu'a vu le vent d'ouest

Preludes, Book I – No.9 – La serenade interrompue

Preludes, Book I – No.10 – La cathedrale engloutie

 

PROKOFIEV

Piano Sonata No.4 in c, Op.29

 

[RACHMANINOFF

Etude Tableau in e–flat, Op.33/6(5)

Etude Tableau in f–sharp, Op.39/3

 

DEBUSSY

Preludes, Book II – No.6 – General Lavine – eccentric]

С официального сайта Василия Лобанова http://www.lobanov.de/proza.htm#p5

Василий Лобанов. "Истории, которые я всё время рассказываю"

Рихтер

 

1. (Слышал от Олега Кагана)

Милан. Рихтер показывает Олегу город. Миланский собор. Воскресенье. Красиво. Голуби. Итальянцы (Рихтер вообще очень любил Италию). Вдруг - громкое нескладное пение хором. Это демонстрация (коммунистическая). Красные флаги. Идут, поют, орут. Их несколько сотен. У Рихтера кривится лицо. “Олег, что это такое?” - “Ну, Святослав Теофилович, это вот демонстрация” - “Какой ужас! Это просто безобразие! Это надо остановить! Так некрасиво!” - “Ну, как же это можно остановить?” - “А вот я сейчас их остановлю!” - “Святослав Теофилович, может быть, это опасно!?” - “Вот и прекрасно!”

И Рихтер выходит на середину улицы эдак за 20-30 метров до приближающейся толпы. Стоит неподвижно. Ничего не делает, просто стоит (надо представить себе его плотную, невероятно значительную фигуру, подбородок, немного выпяченный вперёд - он часто выпячивал его так во время игры, особенно в напряжённых местах...). Стоит. Демонстрация приближается. Так же громко и нагло орут, поют. Олег остаётся на тротуаре, с тревогой смотрит на всё это. Но вот выкрики становятся тише, люди замедляют ход, перестают петь. Наконец, шагах в 5-6 от неподвижного Рихтера вся эта многосотенная толпа останавливается, стоят совсем тихо, ждут. Рихтер тоже ждёт пару минут, потом поднимает правую руку и медленно и торжественно осеняет их крестом (православным, конечно - он ведь и в самом деле носил православный крест на груди). Так крестят злых духов. Не спеша отходит в сторону. Толпа начинает снова двигаться, но совсем медленно, и не поют больше, и не кричат. Так, в полной тишине, демонстрация идёт дальше. Рихтер и Олег провожают их взглядом, замечают, что некоторые, проходя мимо, опасливо косятся на Рихтера и быстро-быстро крестятся. Рихтер и Олег уходят.

2. (Слышал от Олега Кагана)

Toже Италия. На этот раз - драка. Дерутся мужчина и женщина. Оба пьяные. Дерутся страшно, в кровь. Вокруг - толпа восторженных зевак, которые подбадривают их. А Рихтер как раз сегодня купил себе светлое, мягкое, очень дорогое пальто. Опять: “Олег, что это за безобразие?” - Он решительно проталкивается в середину толпы, снимает пальто, бросает его на мостовую - в пыль и в грязь - и начинает на нём танцевать. Танцует дико, размахивая руками и что-то громко распевая себе в такт (Олег считает, что это был Концерт Чайковского, но может быть, он и ошибается). Драка прекращается. Все с недоумением и со страхом молча смотрят на танцующего Рихтера. Потанцевав ещё несколько минут, Рихтер поднимает пальто и они с Олегом уходят.

3. (Слышал от Рихтера)

В Житомире, когда Рихтер был ещё совсем молодой, он много раз ходил по ночам на холм над рекой, останавливался на краю обрыва, закрывал глаза, протягивал руки вперёд. Стоял так долго и ждал, что кто-то прилетит и коснётся его. Но никто никогда так и не прилетел.

(Это он рассказал, когда разговор зашёл о привидениях. “Вася, вы когда-нибудь видели привидения?” - Я ответил, что два или три раза в раннем детстве видел. Описал подробно, при каких обстоятельствах. Рихтер с некоторой явной завистью спросил: “Но вы действительно их видели?” - и потом рассказал вот это...)

4. (Слышал от Олега или от Ю.Б.) Прага. Роскошный отель. Рихтеру плохо с сердцем (кажется, вообще в первый раз так серьёзно). Вызывают врача. Кардиограмма. “Немедленно в больницу, это инфаркт!” - С трудом уговорили (терпеть не мог всего этого!). Носилки. “Да нет, уж до лифта-то я сам дойду!” - Входит в лифт. Врачи, санитары. Спускаются. Рихтер выходит из лифта, идёт к выходу, сперва медленно, потом всё быстрее, быстрее, проходит через вертящиеся двери на улицу и - исчезает! Его ищут весь день и всю ночь. Его нигде нет. Обзванивают всех его возможных знакомых - пусто! Паника в Праге и в Москве. На следующий день он появляется - совершенно здоровый, у него ничего не болит, врачи смотрят - ничего не находят, предполагают ошибку в диагнозе... А где он был, он никому не сказал.

5. (Слышал от Рихтера)

Рихтер играет 2-й концерт Брамса. В конце первой каденции громадный подъём к доминанте, и потом должен на полную мощь в долгожданном B-Dur’е грянуть оркестр. Рихтер играет и знает, что хорошо идёт. Вот он, этот подъём, вот она, доминанта, вот сейчас, сейчас, ещё один такт - и тут болван-дирижёр вступает - со всей своей оркестровой мощью - на такт раньше!! Полная катастрофа! Во время длинной оркестровой экспозиции Рихтер думает, что же делать? Настроение ведь совершенно испорчено, концерт погублен! Наконец, ему приходит в голову решение. С заговорческим и саркастическим лицом он смотрит в публику, готовясь вступить - на этот раз со своим громоподобным В-Dur’ом, после доминанты в оркестре - и - вступает на полную мощь, как только он умеет - на такт раньше! После этого, как он говорит, он совершенно успокоился и доиграл концерт до конца. “И самое удивительное, - прибавляет он, - это то, что дирижёр - можете себе представить?! - оба раза ничего не заметил!” - (Ну, в последнее я всё-таки поверить не могу, это уж он так, для красного словца!)

6. Схожий случай с концертом Шумана (но здесь я не уверен, с Рихтером ли это было или это такой общемузыкантский анекдот). Дирижёр берёт первый аккорд (октаву “ми”), не посмотрев на солиста, который, например, вытирает платком руки. Солист должен вступить сразу же после этой октавы, не успевает со своими аккордами, мажет. Всю первую часть он только и думает, как же отомстить. И, конечно, (снова саркастически, как заговорщик, посмотрев в публику) - начинает 2-ю часть неожиданно для дирижёра, и тот промахивается, не успевает... Справедливость восстановлена...

Но, конечно, можно сказать и как Д.: “Бедные Шуман и Брамс!”

7. В связи с предыдущим - Рихтер любил говорить о том, как важно во-время начать то или иное произведение. Например, перед сонатой си-минор Листа надо неподвижно сидеть и считать про себя медленно до 25-ти, и только когда публика тоже совершенно замрёт, в полной тишине взять эту первую октаву “соль” стаккато, а вот соль-минорную сонату Шумана надо начинать сразу, едва поклонившись, иначе не то настроение будет. По этому поводу он рассказывал следующую историю. -

Париж. Рихтера приглашают послушать концерт молодого французского пианиста. “Наша будущая звезда, необыкновенно талантливый мальчик!” - Полный зал Плейель. Первым номером должна исполняться как раз соль-минорная соната Шумана. Как все пианисты знают, она начинается с очень громкого и довольно длинного аккорда (трезвучие соль-минор). Молодой пианист очень нервничает, долго не решается начать (это его первый сольный концерт в таком знаменитом зале, да ещё, наверное, ему сказали, что Рихтер в публике). Он ёрзает на стуле, подкручивает высоту стула то выше, то ниже, поправляет причёску, достаёт платок, убирает платок, примеривается... Наконец, поднимает руки, нацеливается, замахивается, изо всех сил берёт аккорд - и, не рассчитав, по инерции головой ударяется об острый край рояля, падает, теряет сознание, Его уносят. Концерт отменяется, “и, - говорит Рихтер, -об этом мальчике больше никто никогда не слышал!”

8. Рихтер и Глен Гульд (эту историю я слышал от Бруно Монсенжона, с которым 3 часа ехали в поезде в Париж после одного фестиваля. Монсенжон - близкий друг Гульда, сделал много фильмов про него, а также знаменитый фильм о Рихтере. После смерти Рихтера был допущен к его архивам и издал книгу “Дневники Рихтера”. Знает, как он говорит, 18 языков, так что разговаривали мы по-русски. Кроме этой истории, которую см. ниже, рассказывал много интересного про Гульда, например, что тот не имел дома рояля, а занимался только

“в уме”, лёжа на диване и читая ноты. Потом приходил в студию и всё безупречно играл, а если что-то не получалось, какая-то нота не прозвучала, говорил “сегодня что-то инструмент не в порядке!” и уходил домой.)

Итак, однажды Гульд сказал Монсенжону: “Послушайте, почему у Рихтера такие плохие записи? Такой великий пианист и такие плохие записи! Он просто не умеет записывать! Я знаю, вы едете сейчас к нему на фестиваль в Тур, так скажите ему - я его приглашаю ко мне домой, он может жить у меня сколько угодно, хоть год, и мы сделаем с ним замечательные записи, он может играть всё, что он хочет, и я сам буду сидеть за пультом!”

Монсенжон поехал в Тур. Встречает Рихтера. “Святослав Теофилович, вам большой привет от Глена Гульда!” - “А. спасибо, спасибо, ну как он?” - “Хорошо, вот только что записал снова Гольдберг-вариации” - “Ну что, - говорит Рихтер, - делает он теперь все повторения?” - “Многие” - отвечает Монсенжон. - “Нет-нет, - говорит Рихтер, - надо обязательно ВСЕ делать!” - (Этот вопрос возник уже давно, во время первого и единственного визита Гульда в Москву, он играл тогда эти Вариации, а потом был у Рихтера дома, и тот попенял ему, что, мол, надо обязательно все повторения делать).

На следующий день Монсенжон, встретив Рихтера, передаёт ему приглашение Глена Гульда. Сказал, что Гульд будет сам сидеть за пультом, а Рихтер может жить у него и может записывать всё, что он хочет. (Что записи плохие, конечно, не сказал!) Рихтер: “Записи? Я ненавижу записи! Нет-нет, большое спасибо, но это невозможно!”

На следующий день они снова видятся. Рихтер теперь начинает сам: “Так что вы говорите? Записи? Так это же надо ехать в Америку! Я ненавижу Америку! Нет-нет, исключено!” - “Но это же не совсем Америка, - робко говорит Монсенжон, - это Канада!” - “Это всё равно! Оставим этот разговор!”

Следующий день. Рихтер: “Вы говорите, это Канада? Но туда же надо лететь! Я не могу лететь! Я ненавижу самолёты! Мне и врачи запрещают летать! Так что видите, очень жаль, но ничего не выйдет!” - Монсенжон (робко): “Может быть, на пароходе?..” - “Что? Это же, наверное, целую неделю ехать?! Нет-нет, не уговаривайте меня!”

Прошло ещё несколько дней. Наконец, в последний деь фестиваля Рихтер подходит к Монсенжону и говорит: “Знаете что, я подумал, это всё-таки очень интересное предложение, и я, пожалуй, согласен. Я даже готов лететь в эту ужасную Америку! Но у меня есть одно условие! Одно совершенно обязательное условие: на следующий год Глен должен приехать ко мне на фестиваль и сыграть здесь публичный концерт!” - А Гульд, как известно, уже много лет не играл публичные концерты, только делал записи, отклонял любые, самые лестные предложения, потому что стремился к полному совершенству, которое в живом концерте - невозможно! Так что, когда Монсенжон вернулся в Канаду и передал Гульду всё это, тот сразу же наотрез отказался, и из всего проекта ничего не вышло!

9. Мы с Рихтером едем на машине из Ленинграда в Минск. Чтобы скоротать путь, он предлагает играть в игру: каждый называет что-нибудь одно, что ему очень нравится, потом дальше по кругу, потом снова. Повторяться и повторять то, что сказал другой - нельзя. Когда это надоест, называть то, что очень НЕ нравится. (Я подозреваю, что главным образом ему хотелось узнать что-то про меня - он меня мало ещё знал, а двух других попутчиков - племянника Н.Л.Д. Митю и его жену Таню знал достаточно). Приехав в Минск, я по памяти (но довольно точно) записал рихтеровские высказывания.

Итак, что ему ОЧЕНЬ нравится:

- ковырять в ушах

- “Море” Дебюсси

- Вагнер

- молоко

- небо

- собор Св. Стефана в Вене

- котята

- рисовать пастелью (раньше)

- синий цвет

- халва

- путешествовать

- прошлое

- экипажи

- играть в Игру (его собственную, очень сложную, на доске с фишками, вроде “Кто первый”)

- судьба

- театр

- опера

- “Дон Карлос” Шиллера

- Мария Каллас

- глазные линзы (раньше)

- опасность

- долгие прогулки

- гранаты (фрукты)

- Симфония Сука

- 5-й ноктюрн Шопена

- Леже

- красивые люди

- свобода

- удачные концерты

- сушёная японская еда (чипсы)

- порт

- летать во сне

- вишни

- жареная картошка ломтиками

- устраивать праздники

- дурачиться

- запах свежего постельного белья

- лазить вверх

- колокола

- чихать

- Венеция

- Венера Милосская

- улицы Рима

- Парижские кафе

- вода в Вене (не уверен, вкус воды или вид воды?)

- каталогизировать

- старый Житомир

А вот что ему ОЧЕНЬ НЕ нравится:

- газеты

- Ленинград

- важность

- безликая архитектура

- немцы

- велосипед

- ждать

- речи

- получать подарки

- жуки

- змеи, гусеницы

- гражданские панихиды

- случай

- туя

- красный цвет

- Андре Жид

- удить рыбу

- ордена

- очереди

- шахматы

- спорт

- политика

- телефон

- телевизор

- эстрадные песни

- намёки (в которых скрыто порицание)

- умываться, бриться

- ботинки

- яхты


Из воспоминаний Олега Майзенберга.

 

…он с просветленным лицом говорит:

– В этом году юбилей большого композитора. Вы знаете, какого?

Я не смог сразу вспомнить.

– Ну как же! Хиндемита!

Я, видимо, с легким разочарованием произнес:

– Ах, да!

Тут же Рихтер:

А Вы играете Хиндемита?

Очень мало и только камерное.

Вы должны обязательно играть Хиндемита! И обязательно «Людус тоналис».

- Вы знаете, Святослав Теофилович, я, признаться, не очень понимаю эту музыку.

Тут Рихтер принял свою знаменитую элегантную позу (одна рука в бок) и говорит:

– Скажите, Олег, а Вы Баха понимаете?

Я, чуть в замешательстве:

– Ну, более или менее.

 

Тогда Рихтер вдруг наивно и приветливо:

– Так это же одно и то же! Конца нашей тогдашней беседы я никогда не забуду: уже надо было возвращаться в зал, и, стоя в дверях, я сказал, как это замечательно, что он вновь много играет. Рихтер глянул на меня в упор и тихо, с непередаваемой интонацией сказал: «А что мне остается?»

 

 


Из разговора с Лилией Григорьевной Батыревой:

 

И никто не говорил о Бресте как о провинции?

- Никто ни разу не сказал. Музыканты встречают в Бресте такую публику, что уезжают в восторге. Рихтер поражался, считал, что брестская публика дышала вместе с ним во время исполнения труднейших произведений.

 

Годам к сорока пяти у Рихтера наметились первые признаки гипертонии. Анна Ивановна была крайне встревожена. Она говорила:

- Подумать только! Давление! Да ведь он еще мальчик!

В медицину она не верила. Врачей сторонилась. Кто-то сказал ей, что в таких случаях не следует есть хлеб и очень полезна морошка или клюква. Она стала через день ходить на рынок за телятиной и клюквой.

Рихтеру готовилась отбивная размером с кепку и ставился литр клюквенного морса в банке. Это следовало употребить разом, без всякого намека на хлеб. Он слушался и выполнял все, как говорили. Это продолжалось довольно долго. Однажды, занимаясь перед концертом, он между делом ел свою котлету. Забывшись, он машинально отломил кусок хлеба.

Комментарий последовал мгновенно:

- Он хочет п....ть на эстраде!..

 

Летом она жила в Коктебеле. Снимала комнатушку с террасой. Рихтер приехал к ней на неделю, а она не хотела этого, боясь за него. Она считала, что солнце для него теперь опасно. Он уже чувствовал себя хорошо и уверял, что нет таких болезней, которые не проходили бы в Коктебеле. Тайком от нее он пристрастился к татарской бане. В этом он видел что-то пушкинское, что-то от “Путешествия в Арзрум”.

Баня была старинная. На крыше каменного сарая стоял дубовый короб, обмазанный дегтем. В него накачивали морскую воду. На солнцепеке вода в какой-то час-полтора страшно нагревалась. Обслуживал баню отъявленный пьяница - татарин Юсуп. Он клал человека на топчан под широченной трубой, торчащей из потолка, намыливал, отходил и дергал за веревку. Целая тонна нестерпимо горячей воды падала с грохотом, обжигая почти до волдырей. На этом все и кончалось.

 

Не прошло и трех дней, как Анне Ивановне сообщили, что видели Рихтера в татарской бане.

Она отправилась к банщику.

- Юсуп! Молчание...

- Юсу-уп!!

- Ну?

- Что ты нукаешь, дурак, выйди, что ль!

- Что тебе?

- Юсуп, хочешь три рубля? (Три рубля стоила бутылка водки. - Д.Т.) Знаешь, у меня живет такой длинный? Рыжий. Всё босой ходит.

- Ну?

- Чего “ну”? Бывает он у тебя?

- Ну, бывает.

- Так вот ты его больше не пускай.

- Как не пускай? Он деньги платит.

- Я сама тебе платить буду. Больше него заплачу. Не пускай, говорю. Скажи, баня сломалась. Понял, что ль?

- Ну, понял. Давай еще рубль.

Три рубля и рубль - это водка и пиво. Так оплачивалась услуга повышенной сложности.

Вечером Рихтер сказал:

- Знаете, баня сломалась. Чему там ломаться, не пойму. Хотел зайти. Интересно все-таки. Помните 'Путешествие в Арзрум'?

 


Игорь Изгаршев.

"Аргументы и факты", №7, 12/04/2005

Неизвестный Рихтер

 

20 МАРТА Святославу Рихтеру исполнилось бы 90 лет. В воспоминаниях его называют великим, гениальным, выдающимся. Сам Рихтер к подобным эпитетам относился болезненно, если не сказать — негодующе.

 

Про него говорили, что он терпеть не мог расстроенных инструментов. Даже написали как-то, что при виде старого фортепиано его лицо исказила такая мука… А сам Рихтер никогда не обращал внимания на то, на каком рояле или фортепиано он играет, — мог приехать в отдаленную деревню и сесть за тот инструмент, который был в местном клубе.

 

ХОТЯ в его жизни было и то, чего он действительно терпеть не мог. Например, когда…

…им восхищались

КАК-ТО в гримерку Рихтера зашел поклонник и принялся целовать ему руки. Пианист, по воспоминаниям близких, чуть не завизжал от ужаса. И в ответ бросился целовать руки этому человеку. Он смертельно боялся восхищений. Слыша их, замыкался и лишь вежливо улыбался в ответ. А на друзей, которые падали перед ним на колени и начинали аплодировать, обижался. Ну почему они так себя ведут? — говорил он. — Мне от этого становится так больно!

Когда кто-нибудь из критиков говорил, что концерт прошел гениально, Рихтер отвечал: Гениальным может быть только творец. А исполнитель может быть талантливым и вершины достигает только тогда, когда выполняет задуманное художником.

…спрашивали о матери

ГЛАВНОЙ трагедией Рихтера было предательство матери. Семья музыканта жила в Одессе. Отец работал в оперном театре, мать замечательно шила. Когда к Одессе подходили немцы, семье предложили уехать в эвакуацию. Но мать, Анна Павловна Москалева, неожиданно для всех отказалась. По законам военного времени отца Святослава Теофиловича арестовали и расстреляли. Раз он — немец по национальности — не хочет уезжать из города перед приходом фашистов, значит, он ждет их. Так рассудили чекисты.

А мать музыканта неожиданно вышла замуж за некоего Кондратьева, за которым ухаживала перед войной. Только много лет спустя Рихтер узнал, что этот Кондратьев только на словах был тяжелобольным человеком. На самом деле он, потомок влиятельного царского чиновника, лишь притворялся инвалидом и ждал, когда же советской власти придет конец.

Перед тем как Одесса была вновь взята советскими войсками, Кондратьев с немцами бежал из города вместе с женой. А Рихтер, учившийся в это время в Москве, ничего не знал. И все ждал писем от матери, которая была для него самым близким человеком.

Все военные годы он жил ожиданием встречи с матерью. Вы не представляете, какая у меня мама, — говорил он друзьям. — Я только скажу что-нибудь — она уже смеется. Я только подумаю о чем-то — она уже улыбается.

Анна Павловна была для него не только лучшим другом и советчиком. Она была для него основой нравственности. Как-то Святослав, будучи мальчишкой, не вернул книгу знакомой девочке, и та посетовала матери музыканта: Конечно, все таланты одинаковы. И женщина тут же отчитала сына: Как же стыдно тебе будет, если люди станут ценить тебя только как талант. Тебе талант дан от Бога, ты в этом не виновен. А вот если ты по-человечески не будешь считаться с людьми — это позор.

Когда музыкант узнал о предательстве матери, он замкнулся в себе. Это была самая страшна я катастрофа его жизни, пережить которую он так и не смог. У меня не может быть семьи, — решил он для себя. — Только искусство.

А мать, выйдя замуж за Кондратьева и поселившись за границей, дала согласие на то, чтобы муж носил ее фамилию. Музыкант с ужасом вспоминал, как спустя много лет увидел на двери дома матери табличку С. Рихтер. При чем здесь я? — подумал Святослав Теофилович и только потом вспомнил, что Кондратьева звали Сергеем. Случалось и такое, что отчим давал иностранным журналистам интервью от имени отца великого пианиста. Сам же Рихтер, слыша от корреспондентов фразу: Мы видели вашего отца, сухо обрывал их: Мой отец расстрелян.

Встреча с матерью состоялась через много лет, когда благодаря усилиям Екатерины Фурцевой и Любови Орловой музыканта наконец выпустили за границу. Но общения, увы, не получилось. Мамы больше нет, — говорил Рихтер своим близким. — Только маска. Мы только поцеловались, и все.

Но, когда Анна Павловна тяжело заболела, Рихтер все заработанные на гастролях деньги потратил на ее лечение. Его отказ сдать гонорар государству вызвал тогда большой скандал.

О смерти матери музыкант узнал от Кондратьева за несколько минут до начала своего концерта в Вене. Это было единственное неудачное выступление пианиста. Конец легенды, — писали на следующий день газеты.

…создавали особые условия

РИХТЕР был удивительно неприхотливым человеком. Приехав поступать в Московскую консерваторию, какое-то время жил в квартире своего педагога Генриха Нейгауза, где спал… под роялем. На протяжении всей жизни его самым любимым блюдом была жареная картошка.

Музыканта отличало чувство абсолютного равенства с людьми. Когда он видел женщину, моющую полы, то тут же бросался ей помогать. А если его звали в гости соседи по коммуналке, Святослав никогда не отказывался. Ваша жареная картошка бешено вкусная, — благодарил он за угощение.

Однажды, прогулявшись, он решил искупаться. И пока плавал, у него украли рубашку. Делать нечего — вышел из воды, надел брюки и отправился на станцию. А там какие-то рабочие сидели и выпивали. Ты чего голый-то ходишь? — обратился к Рихтеру один из них. — Иди, выпей с нами. И возьми вот мою тельняшку. А то как ты в Москву поедешь? И Святослав надел тельняшку, поехал в ней в Москву и потом очень переживал, когда ее выбросили.

По воспоминаниям друзей, ему легко давалось то, что для других казалось почти невозможным. Однажды большой компанией Рихтер пешком отправился в монастырь, до которого было около 50 километров. Дойдя до места назначения, все буквально рухнули на землю от усталости. А Рихтер, как ни в чем не бывало, пошел осматривать достопримечательности

А еще он ничего не боялся. Во время гастролей в Тбилиси, когда он уже был знаменитым на весь мир Рихтером, его поселили в один номер с флейтистом. Перед репетицией Святослав Теофилович отправился на традиционную прогулку, а вернувшись, никак не мог попасть в номер. Тогда он зашел в соседнюю комнату и по карнизу шестого этажа спокойно добрался до своего окна. Неужели тебе не было страшно? Все-таки шестой этаж, — спрашивали его потом. Нисколько, — отвечал Рихтер. — Страшно было моему соседу. Он был с какой-то дамой, и, когда я появился со стороны окна, жутко испугался.

…обижали животных

КРОМЕ музыки больше всего на свете Рихтер обожал природу. Самыми красивыми местами на Земле считал Оку и Звенигород. Когда кто-то из немецких журналистов задал ему вопрос: Вам, наверное, приятно, находясь на вашей родине, Германии, видеть великую реку Рейн?, Рихтер ответил: Моя родина — Житомир. И Рейна там нет.

Узнав о том, что режиссер Андрей Тарковский для съемок в одной из своих картин сжег живую корову, пианист пришел в ужас. Я больше не желаю слышать имени этого человека, — говорил Святослав Теофилович. — Я его ненавижу. Если он не может обойтись без подобной жестокости, значит, у него не хватает талант».

Приходя в гости и видя на предложенном ему кресле спящую кошку, Рихтер никогда не решался занять оболюбованное животным место. Нет, ее же нельзя будить. Я лучше где-нибудь в другом месте сяду, — говорил он.

Незадолго перед своим последним отъездом за границу Рихтер, как обычно, прогуливался по бульварам. Неожиданно взгляд его упал на мертвого голубя, валявшегося на тротуаре. Музыкант поднял тушку птицы, похоронил и только после этого отправился дальше…

За шесть дней до кончины Рихтер вспоминал начало войны, ночь, когда начали бомбить Москву. Вместе с другими жильцами музыкант поднялся на крышу дома, чтобы тушить сбрасываемые врагом зажигалки. Над столицей зловеще звучали моторы фашистских самолетов. А Рихтер восхищенно смотрел на перекрещивающиеся лучи прожекторов. Это же Вагнер, — говорил он. — Гибель богов.

 


Наталия Гутман: "Когда он в Большом зале консерватории играл "Картинки с выставки", казалось, что раздвигаются стены".

(Сказано в Киеве после концерта в кругу близких знакомых и друзей.)